Berlin Guide Tatiana Lavrova

На самом деле все это про любовь

Опубликовано Tatiana 06/02/2024

В последние десять, наверное, лет в родительских кругах вокруг меня с завидной регулярностью всплывает вопрос «как заставить детей читать». Заставить – никак. Чтение – это про любовь. Литература вообще – это про любовь. «Заставить любить» что угодно, в том числе читать, - оксюморрон.

Оглядываясь назад, я попробую сейчас отрефлексировать, как именно вышло, что чтение (и еще много чего) не прошло мимо моих детей. Как вышло, что читающая на трех языках Ксюшка великолепно владеет словом и сама пишет фанфики. Как вышло, что, например, Витькин интерес к музыке не загробился, а расцвел пышным цветом (тьфу-тьфу-тьфу). Как и во многих других случаях, в этом месте мне хочется сказать «наверное, просто повезло», как в том анекдоте.

Когда дети были маленькие, я плохо переносила их нечтение и неслушание. В моей парадигме ценностей чтение – прежде всего коммуникативный навык, а не (только) образовательный. Головой я, естественно, понимала, что младенец читать не умеет. Но с таким замиранием сердца ждала – ну когда! Ну когда они станут единомышленниками, когда им наконец можно будет читать «Волшебника Изумрудного города», «Рони – дочь разбойника», да хотя бы «Знаменитого утенка Тима», которого я помню наизусть лет с трех. Это была такая очень вымечтанная вещь – читать вслух детям. Потому что это род общения, причем общения очень сладкого. Как-то я с самого начала понимала, что эта конфета – прежде всего для меня. А не для них. Это они готовы со мной играть, то бишь слушать. И, видимо, как-то я все это транслировала, всю мою благодарность за то, что они готовы были идти со мной в эту волшебную страну, что они были круты и офигенны, - что это было им слышно.

Второй важный момент – чтобы чем-то заразить другого человека, чтобы это его тоже зацепило, чтобы перескочила искра, надо гореть соответствующей эпохой, темой, страной, занятием самому. Нужно сказать – смотри, ДЛЯ МЕНЯ фишка в том-то и том-то, и поэтому это здорово, видишь? Я регулярно проделываю это, когда гуляю с людьми по Берлину (который, поверьте, сложен для восприятия), по берлинским музеям, по Потсдаму. Квинтэссенцией этого отношения для меня в какой-то момент стал устный рассказ Андроникова про «Отелло»:

«Когда я был тринадцатилетним мальчишкой в Воронеже и обучался в железнодорожных мастерских размахивать кузнечным молотом и ездить на паровозе, у меня не было возможности прочесть сочинения Шекспира. Но у меня был знакомый, очень влиятельное лицо в Воронеже (по сравнению со мной). Потому что ему уже исполнилось в то время четырнадцать и он обучался в гимназии, а, кроме того, был сыном состоятельного нотариуса. Вот этот парнишка прочел где-то «Отелло» Шекспира и при встрече пересказал мне содержание этой пьесы своими словами в продолжение каких-нибудь десяти минут, из чего вы легко можете сделать вывод, что это не был дословный перевод прославленной трагедии… И, тем не менее, выслушав его, я пошел под железнодорожный мост - и заплакал. Так жалко мне стало этого благородного Отелло».

В этом отношении моим детям, наверное, повезло, потому что я существо весьма восторженное, и на свете много вещей, по поводу которых я начинаю размахивать руками и вдохновенно вещать, потому что эти вещи меня цепляют. Информация при этом передается тоже, но главное, что передается, - эмоция. Вспомните, ведь и университетские профессора, у которых мы сидели на лекциях, внимая, и учителя, которым мы заглядывали в рот, ловя каждое слово (если кому-то посчастливилось, и они были), - мы, по сути, считывали не ЧТО они говорят, а КАК они говорят. Их увлеченность предметом. И, не в последнюю очередь, их уважительное отношение к нам самим, вот это университетское «вы», с которым я впервые столкнулась в 13-14 лет. Через это «как» до меня дошел, например, «Герой нашего времени» Лермонтова, которого читала мне мама во время болезни, и мы хохотали над шпильками в сторону Грушницкого и смаковали легкость и изящество слога. Я тоже смаковала, потому что видела мамино светящееся лицо. До сих пор жалею, что у моих родителей, технарей, почему-то не получилось передать мне красоту и стройность математической логики, хотя сами они эту стройность очень даже чувствовали. Но в литературе искра перескочила, а в математике – нет.

При этом любая школьная система, с которой я когда-либо сталкивалась, казалась и кажется мне неповоротливым механизмом, который не спасет никакая методология, потому что любая искра в его шестеренках гаснет. Уже классе в пятом я специально стала читать литературу, которую нужно было читать по программе, раньше, - «чтобы не загробить». С моей точки зрения, школьная система (и России, и Германии) по сей день выезжает, если вообще куда-то выезжает, только на личностях. Не на методиках. Поэтому люди, непринужденно увязывающие систематику и искру, вызывают у меня душевный трепет. Евгений Вишневский из мюнхенского русскоязычного образовательного центра "Город", например.

И еще одна важная штука – принцип «хирург своих не режет». Невозможно передать детям все только самому и тем более всю дорогу самому контролировать процесс получения знаний. Тогда родителю придется выступать ментором двадцать четыре часа в сутки, и главная функция родителя – любить, – при этом неизбежно будет страдать. Дети и родители должны отдыхать друг от друга, это нормально. Поэтому архиважное значение приобретают люди, которые могут сделать, чтобы перескочила искра, но родителями не являются. В том числе в сфере чтения. И количество таковых в моем окружении растет, и меня это очень радует. Это новый жанр, я правильно понимаю?

Что же касается вопроса «а как же было раньше» - битва за книжки, чтение с фонариком, а не из-под палки. Честно говоря, меня мало волнует, что было раньше. Сейчас – так. И, мне кажется, таким манером, как описано выше, вполне можно сделать чтение источником радости для всех участников процесса. А чего больше-то.

На самом деле все это про любовь

Kommentare